Одной из определяющих для русских духовных исканий была идея соборности. Русский религиозный философ А.С. Хомяков раскрывал смысл соборности как свободного единения всех в любви к Богу и друг к другу. На основе понятия соборности формировалось в русской культуре соборное сознание народа. Соборное сознание есть сознание единства всего творения, сознание каждой личностью своей включенности в это единство. И того еще, что каждый из нас сугубо ответственен за это единство. Скрепа же тому единству – любовь. Вся русская культура единственно и служила упрочению соборного сознания.

Идея соборности не была измышлена Русью. Соборность есть, по сути, свойство Пресвятой Троицы, есть идеал духовного развития человечества. Об этом прямо и недвусмысленно сказал Сам Христос: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21). Об этом же говорил Спаситель, давая двуединую заповедь любви к Богу и к человеку (Мф. 22:37-40).

Судьбоносно обратился духом и разумом к идее Пресвятой Троицы преподобный Сергий. Для Руси его времени то обрело особый смысл, ибо только соборное сознание может истинно противостоять господству идей разобщения и обособленности, чувству вражды между теми, кто должен составлять народное единство. Автор «Жития преподобного Сергия» Епифаний Премудрый писал, что святой посвятил свой монастырь именно Троице, «дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной рознью мира сего». Сколь важна и насущна эта мысль и для нашего времени!

Не случайно поэтому и вершиной русской религиозной живописи стала созданная именно в ту пору «Троица» преподобного Андрея Рублева, бывшего монахом в монастыре преподобного Сергия и написавшего икону для собора Пресвятой Троицы, воздвигнутого над местом упокоения великого старца. Икона была написана, как говорили в те времена, «в похвалу» преподобному Сергию, то есть как восхваление его духовного подвига и как выражение высшего смысла всей жизни его. Создана икона, вероятнее всего, около 1425 года, хотя называются сроки и более ранние — но для истории разница в несколько лет малосущественна.

Икона, написанная преподобным Андреем, стала на долгие времена образцом для всех иконописцев, приступавших к изображению Троицы. На церковном Соборе 1551 года в Москве было прямо указано о каноне изображения Троицы: «Писать с древних образов, как писали греческие живописцы и как писал Андрей Рублев».

Конечно, почти шесть веков существования иконы принесли ей некоторые утраты: не сохранилось золото фона (нужно иметь это в виду при оценке колорита живописи), заново, хотя и по старым контурам, написано дерево, в некоторых местах поврежден красочный слой, появились трещины. Но главное дошло до наших дней духовно нетленным.

Соприкасаясь с именами преподобных Сергия Радонежского и Андрея Рублева, мы можем наблюдать особый характер религиозно-философского делания на Руси в эпоху средневековья — не в виде рассуждений, оформленных в слове, но в иной форме: преподобный Сергий (как и многие его со-подвижники) богословствовал делом, утверждая на Руси идеал соборного единения; преподобный Андрей богословствовал красками. И прежде всего нам важно именно богословское отображение Истины в его творчестве.

На всех иконах Троицы всегда изображаются три Ангела, явившиеся, по библейскому свидетельству, праотцу Аврааму и его жене Сарре с предсказанием о скором рождении сына. Обычно на иконах событие это показывалось в подробностях: кроме Ангелов непременно присутствовали в изображении Авраам и Сарра (на некоторых иконах показывалось приготовление ими трапезы, заклание тельца), стол, за которым восседают Ангелы-гости, представлялся уставленным утварью и приготовленными яствами. То есть иконописцы стремились передать именно событие, запечатленное в Библии.

Преподобный Андрей сосредоточивает внимание на ином, рассказ о событии у него отсутствует, хотя некоторые атрибуты повествования на иконе изображены. Так, над левым Ангелом мы видим дом Авраама – как символическое указание на то, что изображенное находится внутри дома (такова одна из «условностей» иконы вообще). Над средним Ангелом помещено дерево, Мамврийский дуб, возле которого произошла встреча праотца с Ангелами. Выше правого Ангела мы видим условно-символическое изображение горы, как части того ландшафта, на фоне которого совершалось сакральное действие. Такая внешняя символика характерна для религиозной живописи. Но важнее символика духовная.

Явление трех Ангелов Аврааму есть ветхозаветный прообраз триипостасного Богоявления, о котором повествует Новый Завет (Мф. 3:16-17). Ветхий Завет вообще, как известно, наполнен прообразами новозаветного Откровения, пророческими и пред-чувственными символами явления Истины человечеству. Конечно, в прообразе бессмысленно искать конкретные образы новозаветных событий и явлений, но столь понятная и ощущаемая всеми потребность обрести какую-либо зримую опору для нашего немощного разума и воображения, бессильных постичь Истину во всей полноте, но все же стремящихся к тому, – потребность эта заставляет символизировать в конкретных фигурах «Троицы» Ипостаси Триединого Бога. Поэтому, и только поэтому в трех Ангелах, изображенных преподобным Андреем, мы различаем Бога Отца, Бога Сына (Христа) и Бога Духа Святого.

Бог Отец – это Ангел, сидящий слева: на что указывает Его символ, расположенный над Ним дом, ибо творение мира символически уподобляется домостроительству. К Богу Отцу обращены фигуры двух других Ангелов — как к «Творцу видимым же всем и невидимым». Дерево над изображением среднего Ангела есть символ Креста, на котором была принесена Божественная жертва во искупление грехов человечества. Дерево символически указывает, таким образом, на Бога Сына, Христа, принесшего Себя в жертву. Гора, символ духовного возвышения, над фигурой правого Ангела указывает на изображение Духа Святого.

Стол, вокруг которого сидят Ангелы, здесь не есть пиршественный стол, но алтарь для принесения жертвы. На столе поэтому нет утвари, но единая жертвенная чаша. Голова тельца в чаше есть прообраз новозаветного Агнца, Христа. Чаша же обретает тем самым евхаристическое значение. Именно чаша присутствует в православном храме на сакральной трапезе — приобщении верующих Телу и Крови Господним. Кроме того, внутренние контуры фигур крайних Ангелов также образуют абрис чаши; в которую как бы заключена фигура среднего Ангела, прообраза Христа. Вспоминается невольно молитва Сына Божия в Гефсиманском саду: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф. 26:39).

Движение руки левого Ангела, благословляющий жест, обращено к чаше – и символизирует призыв Сыну принести искупительную жертву во спасение рода человеческого. Склоненная к Отцу голова Сына, ответный благословляющий жест, направленный к чаше же, есть символ согласия с Отцом, приятия на Себя добровольной жертвы: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39). Третий Ангел, свидетель этого сакрального акта призыва к жертве и принятия ее, есть тихий Утешитель, свидетельствующий о духовной высоте свершающегося.

И как не вспомнить еще раз прекрасные слова отца Павла Флоренского: «Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках; примерно оно может быть построено умозаключением: «Есть Троица Рублева, следовательно, есть Бог».

Фигуры Ангелов вписаны в круг, символ вечности. До преподобного Андрея это встречалось только на круглых по форме иконах (что естественно); Рублев впервые соединил композицию круга с общей прямоугольной формой иконы. Святой Дионисий Ареопагит давал такое толкование символики круга: «Круговое движение означает тождество и одновременное обладание средним и конечным, того, что содержит, и того, что содержится, а также и возвращение к нему того, что от него исходит».

Если отвлечься от богословия и опуститься на уровень композиционного анализа, то надо отметить удивительную смысловую наполненность построения иконы: ни одна фигура не может быть «изъята» из неделимого единства всего изображения.

Внутреннее сосредоточение, Божественный покой – вот что можно прежде всего сказать об идее, настроении, выраженных в иконе. В отличие от западноевропейского искусства, стремящегося к внешней экспрессивности выражения, у русских художников всегда явно проступало тяготение к иному восприятию и отображению мира. В русской иконе сверхчеловеческое содержание передавалось как неподвижное. Покой Божественной жизни не может выражаться через беспокойное движение. Духовный взор иконописца всегда был направлен от внешнего к внутреннему (отчего внешнее выражение мысли и чувства для него не столь важно), в красоте внешней он прозревает красоту внутреннюю, неизреченную и незримую. Красота Божественной любви – вот Истина, выраженная в иконе. Важно, что изображения Ангелов не освещены извне, но испускают свет, наполняющий собою все пространство, как бы изливающийся с иконы на зрителя.

Идеи, выраженные в «Троице», оказываются важными не только на уровне богословском, на уровне вечной Истины, но в конкретном историческом бытии народа, на уровне осмысления проблем времени. Конечно, смысл этого великого образа нельзя свести к какой-то одной идее, но важно отметить, что преподобный Андрей в совершеннейшей художественной форме выразил идею соборного сознания. Икона как бы говорит каждому: то, что вам кажется состоящим из разрозненных частей, на самом деле едино и неделимо. И мысль эта овладевала затем сознанием на всех уровнях – от бытового и политического до богословского и духовного. Художник выразил идею единства вообще, жертвенного служения Истине, и русский человек средневековья переносил эту идею на свою жизнь, осмыслял свое назначение в мире, в конкретных событиях времени через истины соборного сознания.

«Троица» преподобного Андрея Рублева выразила особое для русского сознания понятие – «Святая Русь». С этим понятием русская идея была связана искони, и стоит за ним нечто более значительное, чем идея национальная, географическая или этническая. «Святая Русь, – отметил С.С. Аверинцев, – категория едва ли не космическая… Было бы нестерпимо плоским понять это как выражение племенной мании величия; в том-то и дело, что ни о чем племенном здесь речи, по существу, нет. У Святой Руси нет локальных признаков. У нее только два признака: первый – быть в некотором смысле всем миром, вмещающим даже рай, второй – быть миром под знаком истинной веры». Перед нами одно из проявлений идеи соборного сознания, все та же мысль о соединенности всех со всем миром. То есть не что иное, как проявление идеи всечеловеческого братства, всечеловеческой любви, имеющей источником любовь Божественную.