Наша отечественная словесность неотделима от православного миропонимания, сам характер реальности, запечатленной ею, религиозен. Религиозность же нашей литературы проявляется не в прямой связи с церковной жизнью, равно как и не в исключительном внимании к сюжетам, почерпнутым из Священного Писания, но в особом типе воззрения на мир. Литература нового времени принадлежит секулярной культуре и в принципе не может быть сугубо церковной. Однако Православие на протяжении веков так воспитывало русского человека, так учило его осмыслять своё бытие, что, даже внешне порывая с верою, он не мог совсем отрешиться от укорененного в народной душе миросозерцания.

 

Именно Православие способствовало пристальному вниманию русского человека к своей духовной сущности, его внутреннему самоуглублению, запечатленному литературой. Православие стало вообще основой русского миропонимания и русского образа бытия в мире.

 

Православие дает единственно истинную отправную точку зрения на жизнь - и это-то усвоила (к сожалению, не всегда в полноте) русская литература в качестве основной идеи, становясь таким образом по самому духу своему православною. Русская литература учит православному же воззрению на человека, устанавливает правильный взгляд на внутренний мир человека, определяет важнейшую особенность, характеризующую доброкачественность внутреннего бытия человека, - смирение.

 

Вот почему новая русская литература (вслед за древнерусскою) свою задачу и смысл существования видела в возжигании и поддерживании духовного огня в сердцах человеческих. Вот откуда идет и признание ею совести мерилом всех жизненных ценностей. Свое творчество русские писатели сознавали как служение пророческое (чего остальная Европа, католическая и протестантская, в такой степени не знала). Отношение к деятелям литературы как к пророкам и мудрецам, постигшим суть мироздания, присутствует в русском сознании и до сих пор.

 

Важно отметить, что и те процессы в литературе XIX столетия, которые развивались как бы вне православной традиции, отличаются вовсе не индифферентизмом, не безразличием по отношению к религии, но активным отталкиванием от неё, упорным противостоянием Православию. Это дает возможность рассматривать и подобные процессы в тесной связи с общим ходом всего литературного творчества русских классиков.

 

Отечественная литература была для многих людей (воспользуемся гоголевским образом) «незримой ступенью» ко Христу, она преимущественно отразила то испытание верой, которое совершалось как в жизни народа, так и в жизни отдельного человека.

 

На что следует нам опереться в размышлениях о важнейшем в отечественной литературе, чтобы понять сущностное ее содержание? Конечно же, на Евангелие. Это осознавали и сами русские писатели. Как указывал Гоголь: «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии». Каждый православный человек должен стремиться обрести критерий истины в Евангельском Откровении, должен поверять все свои рассуждения, как и всё вообще, порожденное человеческим разумом, - словом Спасителя, сказанным на все времена.

 

В Православии нет критериев, которые не покоились бы на незыблемом основании Священного Писания и Священного Предания Церкви Христовой.

 

Краеугольный камень для осмысления русской литературы найдём в заповеди Христовой, возвещенной Им в Нагорной проповеди:

 

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкопывают и не крадут...» (Мф. 6, 19-20).

 

В этой великой заповеди определена сокровенная суть, открывающая возможность двух пониманий смысла человеческой жизни, как и двух мировоззрений, двух различных типов мышления, двух типов культуры. В этих словах Христа дано указание на смысл того разделения, которое Он принес в мир (Лк. 12, 51-53). Две разных системы жизненных ценностей, связаны с тою или иною ориентацией человека в земном мире, они обусловливают и глубинное различие в понимании добра и зла.

 

Ведь если не мудрствовать лукаво, всякий из нас понимает под добром то, что так или иначе споспешествует достижению сознаваемой нами цели бытия. А под злом -то, что препятствует такому достижению. И когда кто-либо ставит перед собою исключительно материальные цели (собирание сокровищ на земле), то все духовное будет только мешать ему и восприниматься им как зло. И наоборот.

 

Культурологи выделяют в связи с этим два типа культуры - сотериологический (от греческого слова, означающего спасение) и эвдемонический (от греческого слова, означающего счастье). Переходом от первого ко второму в европейской истории стала, как известно, эпоха Возрождения, возродившая именно пристальное внимание к земным сокровищам - и предпочтение их. На Руси это совершилось гораздо позднее. И совершенно логично, что приверженцы сокровищ земных объявили тяготение к духовному, возвышение небесного над земным - косностью и отсталостью.

 

Предпочтение того или иного - дело совести и свободы каждого. Нужно лишь ясно сознавать, что столь прославляемая ныне западная цивилизация есть не что иное, как стремление к абсолютной полноте наслаждения сокровищами на земле. И так называемый прогресс - отыскание все более совершенных средств к овладению такими сокровищами.

 

Так или иначе, но тяга к сокровищам земным наблюдается на всех уровнях нашего земного существования. И она не может не стать предметом философского и эстетического осмысления.

 

Но где критерий собирания сокровищ? Как точно определить, что именно собирает человек? Ведь в силу необходимости каждый вынужден существовать в земном мире и не может обходиться вовсе без земных, материальных вещей, связей, мыслей. Христос Спаситель обозначил такой критерий ясно и просто:

 

«Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21).

 

Вот главная тема русской литературы - противоборство двух раздирающих душу и сердце наших стремлений - к сокровищам небесным и сокровищам земным. Тема эта - проблема не одной только литературы исключительно, но проблема жизни, творческих поисков (нередко - метаний) и самих писателей, путь которых был отнюдь непрямым и направленным лишь к Горним высотам, но отмеченным многими ошибками, падениями, отступлениями от Истины.

 

Но - что есть Истина? Вопрос вековечный. Однако для православного сознания такой проблемы нет и не может быть: это вопрос Понтийского Пилата. В Православии Истина есть полнота Личности Христа Спасителя. Православие не занято поиском Истины, но ставит каждого человека перед мучительным осознанием своей удалённости от Истины, направляет внимание ко внутреннему человеку. И каждый начинает сознавать в себе (а не вне себя) то страшное противостояние добра и зла, какое определяет конечную судьбу нашу не во времени, но в вечности.

 

Человек обречён на выбор между добром и злом, но он усугубляет заключённый в этом трагизм своего существования ещё и метаниями между различными пониманиями добра и зла. Эту смятенность души высветила русская литература, сделав её, по сути, главным предметом своего сострадательного исследования. Она сумела приобщить читателя к таким внутренним переживаниям, таким терзаниям совести, погрузить его в такие бездны души, о каких имела весьма малое представление литература около-европейская.

 

Все проблемы русской литературы многократно усугублены и тем, что гармоничное обладание небесными дарами искусству секулярному вообще недоступно. Или, сделаем уступку самолюбию художников, почти недоступно. Искусство чувствует себя свободным и всесильным лишь в стихии противоречий и конфликтов. Мы должны ясно сознавать: сфера художественного творчества ограничена областью души - в системе христианской трихотомии: тело, душа, дух. Это вовсе не оскорбляет и не принижает искусство, но лишь точно определяет границы его возможностей. Однако само пространство душевное столь обширно и необозримо, что искусство и в столь строго ограниченных пределах едва ли сможет когда-либо исчерпать предназначенное ему. Точно так - корабль может плавать лишь внутри пространства, очерченного береговой линией, да океан-то слишком необозрим. Вопрос лишь в том - куда и зачем плыть.

 

Искусство, и литература в частности, могут в необозримом пространстве души замкнуться в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но способны подчас возвыситься и до сфер, пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях - русская литература.

 

Однако знать Истину и следовать Истине - какая пропасть порою между двумя этими состояниями. И какая мука человеку от ощущения, что эта бездна отверзается не где-нибудь, а в самой душе его. Об этом именно говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Быть духом, иметь духовные потребности и стремления и не находить им удовлетворения - какое мучение для души!»

 

Внутренним терзаниям русского человека наблюдатели со стороны нередко дивились, недоумевали над ними и даже насмехались, но они-то и давали прочную закалку, укрепляли душевные силы, распространяли очищающее влияние на окружающий мир. Это и запечатлела в себе прежде всего литература наша.

 

Мы, изучая историю русской литературы, обязаны трезво осмыслять все отступления от Истины в творчестве и жизни любого писателя (как и любого человека): но не для осуждения его, ибо нам заповедано не осуждать (Мф. 7, I). Мы должны ясно сознавать: в личности и творчестве великого художника обострённо и ярко могут быть выявлены те дурные свойства человеческой натуры, которые в прикровенном виде таятся и в нас же. Человек, как правило, узнаёт грех в другом человеке, если имеет такой грех в себе самом. Я могу, в силу слабости или боязни, не подозревать о своей собственной порабощённости этому греху, но как только я узнал его в другом - я становлюсь в состоянии познать его и в себе.

 

Когда мы трезвенно распознаём грех в творчестве и в жизни великого художника не для осуждения его, но более для осуждения себя, - тогда мы получаем несомненную духовную пользу от общения с литературой: она помогает распознать то, о чём сами мы порою даже не подозревали. Не нужно только забывать, что это всегда мучительно. Оттого-то многие и не хотят читать про «тёмные» стороны бытия: ведь в себя бывает заглянуть страшно.

 

Наша литература глубоко запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека: и светлый, и тёмный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия.