- Наряду с литературой сейчас развивается много других жанров творчества (музыка, кино). Можно ли говорить о том, что роль литературы изменилась в наше время, или, может быть, вообще, о ее кризисе?

- Я думаю, что можно говорить о кризисе не только литературы, но искусства вообще, поскольку сейчас интересы общества переориентированы совсем на другие цели. Может быть, я смотрю на все слишком мрачно, но сейчас потребительское общество все более и более укрепляет себя, ну а там, где господствует потребление, нельзя говорить ни о каком подлинном искусстве, потому что в таком обществе процветает то, что называется «попсой». Это понятие универсальное, и относится оно не только к музыке, но и ко всему искусству, соответственно, и к литературе. Маринины, донцовы, акунины - как раз та самая попса, которая сейчас заполонила все и пользуется огромной популярностью, поэтому я бы говорил не столько о кризисе литературы, сколько вообще культуры общества.

- Вы издали шеститомник «Православие и русская литература». Была ли реакция на этот труд в светском литературном сообществе (рецензии в газетах и журналах, отклики, критика)?

- Специально я не слежу за подобного рода публикациями и читал только то, что случайно попадалось на глаза. Реакция в светском литературном сообществе была, и в основном положительная. Почти все обращали внимание на то, что действительно настала пора такого взгляда на русскую литературу. Просто сложилось так, что мой курс был первый подобного рода: раньше этого делать было нельзя, а теперь можно.

- Происходят ли какие-нибудь изменения в литературной светской среде по отношению к христианству, православию, церковности?

- Интерес, конечно, возрастает, однако наша либеральная интеллигенция полна гордыни, и с теми, кто начинает входить в Церковь, происходит интересная вещь: критерием оценки православия они делают свое собственное понимание религии. Тезис здесь следующий: «Вот, я считаю так, поэтому это и должно быть православным». Не вероучение, не святые отцы, даже не Писание, а «Я». Хотя, может быть, это мой личный не совсем удачный опыт общения с интеллигенцией.

- Можно ли сейчас говорить о сосуществовании двух художественных литератур: светской литературы и той, которая пишется, покупается и читается исключительно в церковной среде, а продается исключительно в церковных книжных лавках?

- Я думаю, что такая постановка вопроса не совсем корректна. Две художественные литературы - это значит два больших потока. А что именно в художественной литературе читается только в церковной среде? Тема произведения сама по себе не определяет характера литературы. Можно писать о Церкви, о священниках, о духовной жизни, но это все равно будет светская литература.

Церковное искусство иное, у него совсем другая основа. К церковному искусству относятся, например, жития святых. Это никак нельзя назвать художественной литературой. Любая художественная литература относится к сфере душевной и светской, хотя не исключено, что она может затрагивать проблемы духовные. А то, что, например, книги Ивана Шмелева продаются в основном в церковных лавках, совершенно не означает, что это исключительно церковная литература, просто он писал о церковной жизни.

- Какие современные русские писатели, по Вашему мнению, наиболее интересны с точки зрения отражения в своих произведения православного взгляда на жизнь?

- Таких писателей - наших современников - очень мало. Я бы назвал Виктора Николаева с его романом «Живый в помощи», Олесю Николаеву (однофамилица Виктора Николаева), Владимира Крупина, который старается писать о духовных темах. Пожалуй, этим можно ограничиться. Наши современные писатели-классики: Распутин, Белов - как-то не особо сейчас заметны. Распутин пишет только небольшие рассказы, Солженицын вообще из художественной литературы ушел, поэтому я и назвал только тех авторов, которые ведут активную творческую работу сегодня. Как видите, их очень немного. Писателей же пост-модернистов, таких как Сорокин, Ерофеев и т. д., существует огромное количество, но, на мой взгляд, их произведения лучше обходить стороной.

А, вообще, из авторов прошедшего столетия, для меня на первом месте стоит Иван Шмелев. Он великий писатель, а его произведение «Лето Господне» - литературный шедевр. Далее можно отметить таких авторов, как Василий Никифоров-Волгин, Евгений Поселянин и Борис Зайцев.

- Сейчас православные авторы пытаются освоить неожиданные жанры: фантастика, фэнтези, даже детектив. Как Вы относитесь к этим поискам?

- Что-то я не припомню настоящих православных писателей, которые работают в этих жанрах. Если вы имеете в виду творчество Юлии Вознесенской, то это не литература, а бездарная графомания. Ее книга «Мои посмертные приключения», конечно, многим нравится по своей тематике, но к подлинной литературе все это не имеет никакого отношения. Вообще, я считаю, что нельзя специально оперировать литературой, как некой приманкой в Церковь, нельзя упоминать имя Божие всуе, с какими-то прагматическими целями.

Кроме того, здесь существует очень серьезная проблема. Если человек бездарно, нехудожественно касается каких-то тем, то это вредит самой теме. Я часто вспоминаю строки, написанные одним поэтом еще в начале XX века:

При плохих рифмах смешны даже душевные чувства, а если плохими рифмами, низкохудожественным стилем пишется о духовной реальности, то она становятся посмешищем, - а это уже грех. Сейчас появляется много поэтов, которые пишут очень благочестивые, но совершенно бездарные стихи. Такие произведения вызывают только отторжение и приносят огромный вред. Мое глубокое убеждение - нельзя бездарным литераторам касаться духовных тем.

Этот вопрос относится не только к литературе. Давайте всегда смотреть вперед: нужно не только, как делают некоторые, любыми методами привести человека в Церковь, но и заложить в нем некий вкус, культурный уровень. Да, с помощью недостойных методов можно привести человека к вере, но вопрос: к какой вере? Среди неофитов, привлеченных в Церковь «любыми способами» появляется много адептов так называемого «самочинного Православия», которые имеют о Православии совершенно превратные представления, истерически навязывая свои идеи. Именно в этой среде рождаются призывы к канонизации Распутина, Иоанна Грозного и т. д.

Возвращаясь к разговору о книгах, скажу, что невысокий культурный уровень, к которому они привыкли, в том числе, и, читая низкопробную, низкохудожественную околоцерковную литературу, не позволяет им в дальнейшем понять подлинную духовность.

- Могут ли помочь человеку художественные произведения западных авторов (например, Клайва Стейплза Льюиса или Генриха Сенкевича) прийти к Христу?

- Что касается прихода к вере, то это может произойти как угодно. Мне рассказывали, что один человек пришел к Богу, посмотрев балетный спектакль...

Конечно, и католики, и, отчасти, протестанты являются носителями все-таки христианкой культуры, и соприкосновение с их литературой может принести некоторую пользу. Я отнюдь не против западной литературы, просто не стоит ей увлекаться и всегда иметь совершенно определенные приоритеты. Их книги могут быть интересны, любопытны, но взгляд католика может настроить нецерковного человека на католическое восприятие христианства. Я не имею в виду то, что некто, прочтя их произведения, сразу же станет католиком. Нет. Это процесс незримый, почти бессознательный: где-то что-то отложилось и начинается постепенный процесс неприятия многого, что есть в православии. Главная опасность здесь в том, что католическая литература настраивает человека на восприятие многого в религии на уровне здравого смысла, который по слову Апостола, очень часто является «безумием» перед Богом (см.: 1Кор.1:21-23).

Я не говорю, что вообще не рекомендую ее читать. Но здесь опять уместно вспомнить слова апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает» (1Кор.10:23). И поскольку существует так много хорошей православной литературы, которая остается за рамками нашего внимания, то, если есть выбор, с чего начинать нецерковному человеку, конечно, лучше начать со Шмелева или Поселянина, нежели с Льюиса и Сенкевича.

- Как Вы думаете, нужна ли хорошая художественная книга о жизни Иисуса Христа, которая может помочь человеку, входящему в храм, лучше понять Евангелие?

- Я думаю, что нельзя превращать Евангелие в художественное произведение. Гоголь говорил, что, сколько ни думай, ничего глубже Евангелия не придумаешь. Зачем нужно художественное произведение о Христе? С миссионерскими целями? Понимаете, не все можно разжевывать и класть в рот. В частности, Евангелие нельзя, и, более того, опасно для дальнейшей духовной жизни. Любому писателю, берущемуся за художественное переложение Евангелия, можно сказать: «Кто ты такой, почему ты можешь и дерзаешь соответственно своему пониманию показать то, что в своей полноте человеческому разуму, может быть, вообще не доступно»?

На любой свой персонаж автор смотрит всегда свысока. Логика здесь простая: я его автор, творец, я делаю с ним все, что хочу. Можно еще допустить, когда талантливый автор, такой как, например, Лев Толстой, предполагает, что думал в тот или иной момент Кутузов, Александр I, Наполеон. Мы понимаем, что это некая условность, что на самом деле это мысли Толстого, а не Кутузова, и воспринимаем их в зависимости от таланта того или иного автора. Но дерзать вкладывать свои мысли в голову Христа абсолютно недопустимо.

- Ваше отношение к экранизации литературных произведений?

- Вообще я отрицательно отношусь к экранизациям, потому что перевод языка одного искусства на другой всегда оборачивается потерей. Само слово, которое лежит в основе литературного произведения, то есть построение фраз, синтаксис, ритм, — все это утрачивается на экране. Кроме того, у каждого писателя есть даже свой тембр голоса: у Достоевского один, у Чехова другой. Когда литературное произведение переводится на язык кино, остается только голая схема. Конечно, чем талантливей книга, тем больше остается, однако важнейшие моменты уходят.

- Можете ли Вы привести пример такой потери?

- Хороший пример - это недавняя экранизация романа Достоевского «Идиот» режиссера Владимира Бортко. В связи с этим мне сразу вспоминается предыдущая постановка «Идиота», которую сделал Иван Пырьев еще в советское время. Пырьевская экранизация уже многое теряла, но все-таки он был мастером, режиссером очень высокого уровня. При полном отсутствии религиозной стороны в экранизации «Идиота» (я думаю, Пырьев ее и не понял), но, будучи очень страстным человеком, он сумел хорошо понять и передать страстную, чувственную сторону героев Достоевского.

В новой же экранизации режиссер многое загубил. Он, конечно, профессионал, но ремесленник... Даже актеры, «благодаря» этому режиссеру, во многих моментах играют ниже уровня своих возможностей и не передают того, что написано у Достоевского. Прежде всего, это касается актерской игры Машкова (роль Рогожина). Очень отчетливо просматривается разница в том, как Рогожин ведет себя в книге и на экране. Рогожин (особенно в первых сериях) вышел каким-то безликим и аморфным. И если в дальнейшем его актерская игра более или менее приходит в соответствие с романом, то благодаря только лишь таланту Достоевского, а не режиссера.

На мой взгляд, произошел совершеннейший «провал» Настасьи Филипповны. У Достоевского Настасья Филипповна пребывает в состоянии, которое называется надрывом. Пырьев, кстати, очень хорошо понял и почувствовал надрыв героини и передал его, а Бортко не смог этого сделать.

Вообще, чтобы экранизировать Достоевского нужно обладать хотя бы частью его таланта или чем-то, что было у Федора Михайловича. Пырьев обладал страстностью Достоевского, поэтому он и сумел показать хотя бы страстность его героев. У Владимира Бортко, видимо, нет ничего, кроме профессионализма, поэтому он просто добросовестно передает сюжет, делает безликую иллюстрацию книги.

- Может ли эта экранизация способствовать росту интереса к Достоевскому и его произведениям?

- Безусловно, положительная роль всех экранизаций в том, что они обычно вызывают такой интерес. Я хорошо помню, как в пятидесятые годы вышел американский фильм «Война и мир». Это была очень слабая картина, во многом не совпадающая с произведением Толстого, однако у нас резко возрос интерес к этой книге, все стали ее читать.

Вообще, у любой экранизации есть и плюсы и минусы. С одной стороны, экранизация выхолащивает содержание литературного произведения, и люди привыкают следить не за тем, ради чего оно написано, а за сюжетом, причем за внешними его сторонами. Но обычно у крупных, талантливых писателей (Достоевский, Чехов и др.) внешний и внутренний сюжеты одного и того же произведения не совпадают, даже доходит до того, что они находятся в противоречии. И вот, при экранизации более или менее добросовестно передается только внешний сюжет литературного произведения, а суть его остается за рамками. Зритель же привыкает следить за этим внешним: кто куда пошел, кому что сказал, кто кого любит или не любит и т. д.

Например, Достоевский в черновиках «Идиота» пишет о князе Мышкине: «Князь - Христос». Где вы это видите в экранизации? Да это и невозможно в ней передать! На экране мы видим только две сюжетные линии: Аглая и Настасья Филипповна. Они борются друг с другом. Между ними мечется бедный князь Мышкин. Между Мышкиным и Настасьей Филипповной мечется Рогожин и т. д. Одно дело, мы бы не знали, чем все это закончится, но произведение «Идиот» очень известное, и дело не в том, чем закончится сюжет, а что за ним стоит. Экранизация этого показать не может, поэтому она серьезно понижает уровень восприятия зрителем авторского замысла.

Вторая сторона экранизаций - положительная. Они, безусловно, привлекают внимание к самому литературному произведению, вызывают желание его прочесть. Поэтому, если бы вы меня спросили, надо ли экранизировать то или иное литературное произведение, я бы не ответил ни однозначно «да», ни однозначно «нет». Но если уж такое событие происходит, всегда хотелось бы, чтобы постановку делали как можно более талантливые люди.

- Какой же смысл вкладывал Достоевский в роман «Идиот», что стоит там за внешними событиями такого, что не смогла и, наверное, не сможет передать экранизация?

- У Достоевского в этом романе не случайно упоминается картина Гольбейна «Мертвый Христос», копия с которой висит дома у Рогожина. Из воспоминаний Анны Григорьевны (супруги писателя) мы знаем, как воспринял ее Достоевский, будучи в Базельской картинной галерее. Он говорил, что от такой картины вера может пропасть. Вот эта проблема веры, ее прочности или, говоря словами Достоевского, проблема возможности потерять веру в Бога и стоит в центре романа «Идиот». Когда Федор Михайлович работал над «Идиотом», он несколько раз записывал в черновиках: «Князь - Христос», то есть князь Мышкин - это князь Христос. Как это понимать?

Незадолго до выхода в свет романа «Идиот» французский писатель-позитивист Ренан выпустил книгу под названием «Жизнь Иисуса Христа». Для Ренана была чужда вся религиозная, духовная сторона Евангелия. В своей книге он осмыслял жизнь Иисуса как жизнь простого человека, именно обыкновенного человека, а не Сына Божиего, Истинного Бога, воспринявшего на Себя всю полноту человеческой природы. И тем не менее Ренан утверждал, что этот обыкновенный человек - спаситель мира.

Роман «Идиот» вполне можно назвать ответом Ренану. Для Достоевского очень важно было донести до читателя ту основополагающую мысль христианства, что полнота истины - это богочеловеческая полнота личности Христа Спасителя. И вот в «Идиоте» Достоевский проводит своеобразный эксперимент: а что будет, если на земле появится такой ренановский человек-Христос (именно как человек, а не как Сын Божий)? Сможет ли он повлиять на весь мир?

Вот почему в подготовительных материалах к роману Достоевский называет князя Мышкина - князь Христос. Действительно, князь Мышкин живет по своим особым законам (значение слова «идиот» обычно неправильно воспринимается; изначальное его значение - частный человек, живущий по собственным особенным правилам, не совпадающим с правилами общества).

Жизненные правила и законы князя Мышкина - это Божии заповеди. Здесь мы переходим к основной мысли романа - если на земле появится человек со всеми качествами Христа, но не Сын Божий, то жизнь его просто уничтожат. Это и есть ответ Ренану. Христос мог спасти мир только будучи богочеловеком, только полнотой Своей личности. Или, по-другому, спасет мир не просто тварная красота сама по себе, которая дана нам в чувственных ощущениях, но красота тварная, неразрывно соединенная с Божеством. То есть опять же речь идет о полноте личности Иисуса Христа (Достоевский прямо пишет: «Христос - красота человеков»). А когда красота оторвана от Бога - она губит и других и себя. Это относится к красоте и Настасьи Филипповны, и Аглаи, и, конечно, губит себя неполная красота князя Мышкина. Он прекрасный, положительный герой, но он не может спасти мир, потому что он только человек.

По материалам сайта "ФилГрад"